НЕБО ВЯЧЕСЛАВА АЛТУНИНА
Поэты и поэзия
Творческие встречи. штрихи к портрету
3 апреля в Тульском городском Концертном зале МУК блестяще прошла творческая встреча с туляками поэта Вячеслава Алтунина, организованная, при поддержке муниципального управления культуры, Тульским клубом православных поэтов и писателей «Родник», существующем при храме Преподобного Сергия Радонежского. Встреча проходила под горячие аплодисменты, возгласы «Браво!», с чтением стихов на «бис». Чем же так взял автор публику?, - а послушать поэта собралась добрая часть интеллектуальной элиты города: литераторы, журналисты, художники, режиссёры, профессора, доценты и студенты тульских вузов, инженеры и врачи, и просто почитатели поэзии, - и попробуем разобраться.
Поэтический вечер проходил под эгидой «Я сердцем никогда не лгу», - так определил суть своего творчества сам автор. И слушатели уловили эту пронзительную искренность в его творчестве, обнажённость души до самых её глубин и отозвались ответным сердечным теплом, распахнув и свои души.
В великолепном исполнении автора прозвучали его философские и духовные стихи, пейзажная лирика и стихи о любви, как из ранних поэтических циклов, вошедших в авторские сборники стихов «Единственная жизнь» и «Корни», так и свежие стихи, часть которых вошла в поэтический сборник «Перед небом», изданный к этому поэтическому вечеру. Хотя, говоря о духовности стихов, автор оговорился сразу: «Я не стал бы свои стихи называть столь возвышенно - духовные, ибо, как сказал Святитель Игнатий Брянчанинов, «чтобы создавать духовную поэзию, надо самому быть святым», то есть надо самому достичь высочайшего духовного уровня. Я только стремлюсь хотя бы на йоту приблизиться к этому, а потому такие стихи объединил сегодня под общей «шапкой» - «Исповедь моей души». Именно так и назвал третью часть своей поэтической программы. Это - стихи о душе. Первая часть программы – «Багряные кольца» - ранние стихи, написанные в основном в студенческие годы; вторая часть – «Корни» - о том, чем мы духовно живы: попытка осмыслить то главное, что духовно питает и лично меня, и моё творчество. Прежде всего, – это Божественное начало, которое присутствует в каждом человеке от рождения. Затем корни. Те нравственные корни - веками устоявшиеся традиции, заложенные нашими дедами и прадедами. От них - все мы, сегодняшние, от этих корней, обрубив которые, человеческая душа угасает – вот во всём этом я и пытаюсь разобраться, в силу данного мне Творцом таланта, в своём творчестве», - сказал поэт во вступительном слове.
ИСТОКИ:
1.
КАЗАНЬ – НАЧАЛО НАЧАЛ
Так как же рождается поэт? Что его формирует, как творческую личность, которой под силу, пройдя по лезвию ножа и раня «в кровь свою босую душу», затронуть самые сокровенные струны души тех, кто слушает эти стихи, от профессора до рабочего и домохозяйки?
Готовя эту статью, намеревалась скрыться за псевдонимом, но как-то не получилось; не складывалось говорить искренне, от души в третьем лице о собственном муже, как будто фальшивлю, взяв не ту ноту, улетучивалась и теплота повествования. О близких, родных людях писать одновременно и легко, и трудно: легко, потому что хорошо знаешь того, о ком пишешь; трудно - не захлестнули бы эмоции, не довлело бы личное, но постараюсь быть объективной, авось, поможет почти 40-летний журналистский стаж. А почти такой же стаж супружеской жизни, думаю, даст возможность не упустить некоторые характерные детали, связанные с личностью Вячеслава Алтунина и с его творчеством, известные только мне. Мне ли, его единомышленнице, свидетельнице и духовной соучастнице, если можно так выразиться, рождений почти всех его стихов, а с недавних пор добровольно взявшей на себя ещё и роль некоего его «продюсера», потому что он плодотворно работает, но совершенно не озабочен тем, чтобы быть изданным или организовать свою творческую встречу, ни знать его творчества, той среды, которая окружала, формировала и взращивала поэта, того благодатного источника, который питал и ныне питает его!? К тому же и моё творческое становление проходило вместе с ним, в той же самой среде.
Нас и сблизила-то с ним поэтическое слово. Это было в далёкие семидесятые годы теперь уже прошлого столетия. Мы с ним оба – студенты Казанского госуниверситета, он заканчивал его, а я была третьекурсницей. Однажды на ноябрьской демонстрации под падающим с неба снежком он подошёл ко мне и сказал: «Приглашаю вас на поэтический вечер. Он состоится уже через час, я там тоже буду читать свои стихи. У нас мало времени. Сбежим!? – Сбежим!, - согласилась почему-то, не раздумывая, я.
Конечно же, учась с ним на одном факультете, хоть и на разных курсах, я прекрасно знала Вячеслава и ещё больше была наслышана о нём, как о подающем большие надежды поэте. Он был личностью в вузе известной, харизматической: возглавлял университетское научно-литературное объединение «Лаокоон», сам писал прекрасные стихи, выступал с ними на университетской сцене и в городе, собирая многолюдные аудитории, в основном студенческой молодёжи, печатал свои стихи в местных газетах. Вечно сидел в читальном зале научной университетской библиотеки, обложенный грудой книг, сосредоточенный, со взором, направленным вглубь себя и что-то важное обдумывающий над раскрытою книгой, с затаённой полуулыбкой в уголках губ и, казалось, никого вокруг не замечал. Нередко останавливал меня в университетских коридорах и, горячо пожимая в дружественном приветствии мою руку, старался хоть на миг задержать её в своей руке. Вдохновенно читал мне свои новые стихи или какие-то, вдруг поразившие его, стихи других авторов, особенно поэтов Серебряного века, испанца Гарсиа Лорку, японцев, рассказывал о своих интересных поездках на научные конференции то в Тартуский, то в Московский университеты; в столичную «ленинку», делился тем неожиданным, что он там «откопал» среди книг. Ходил по длиннющим университетским коридорам быстрой, размашистой походкой, с устремлённым в никуда взглядом. В студенческой среде гуманитариев за глаза его называли «Байрон». Его утончённый профиль, с правильными одухотворёнными чертами лица и впрямь чем-то напоминал Байрона. Водить с ним дружбу, в которой он был очень избирателен и взыскателен, почиталось за честь и некую эстетскую привилегированность. Конечно же, всё это не могло не привлекать к нему и моего внимания. Когда же на поэтических вечерах, в творческой среде, в кругу его друзей узнала его ближе и шире, глубже открылся его внутренний мир, его глубокие познания в литературе, зарубежной и отечественной, в поэзии и прозе (Толстой, Гоголь, Достоевский и Булгаков, наряду со многими поэтами, - его настольные книги), влюбилась в него, ответив взаимностью на его давние ко мне чувства. А теперь к этим книгам прибавились Библия, псалтирь, жития и творения святых отцов и другая духовная литература, вернее сказать, теперь она стала для него главной.
В любую погоду встречались в назначенном месте и, взявшись за руки, часами бродили по городским улочкам, по набережной Волги или по Казанскому старинному кремлю. И часами Вячеслав читал мне свои стихи и стихи других поэтов, посвящал свои стихи и мне. Говорили о литературе, о чём-то таком, возвышенном, и будничное, казалось, нас совсем не касается и не имеет к нам никакого отношения. Вячеслав говорил о высоком духовном предназначении человека, об исключительной его миссии на земле, как созидателя всего доброго и чистого и, чувствовала, ощущал себя, как некоего посланца, несущего в мир гармонию, свет высших небесных сфер через поэтическое слово. Об этом, тогдашнем, своём мироощущении и мировосприятии, отразившемся на всём его творчестве, Вячеслав говорил и на нынешней творческой встрече с туляками. Этому он остался верен во всей своей жизни, как бы она ни била и ни мотала его. В творчестве он действительно «сердцем никогда не лжёт», настроив его однажды на тонкую волну небесных сфер, не всяким уловимую...
…Мы вручили на той памятной демонстрации в Казани тяжеленный транспарант, который мне поручили нести, моему однокурснику и помчались через весь город (транспорт из-за шествия демонстрантов не ходил) на улицу Свердлова, где в старинном особняке собиралась творческая «тусовка» тогдашней Казани. С того дня наши с Вячеславом встречи в этой творческой атмосфере стали постоянными.
Встречались все в доме поэта Владимира Блинова, в старинном деревянном особняке, расположенном почти в центре Казани, по улице Свердлова, сто (ныне этот дом снесён), на втором этаже, куда вели старые, скрипучие, крутые деревянные ступеньки. Собирались в большом зале, достопримечательностью которого были огромный, старинный деревянный стол с толстыми ножками под светлой скатертью и старый кожаный диван с высокой спинкой, валиками и выпирающей посередине пружиной, именуемой нами «пик Осташевского» - по фамилии одного из завсегдатаев этих «посиделок», высокого, сутуловатого студента – филолога. Тесно усаживались на диване в рядок, словно воробьи на заборе. Прямо перед нашими взорами, на стене, висела картина. На ней на тёмно-синем фоне, будто выступая из полумрака предвечерних сумерек, нежно, призрачно светился одуванчик, пушок которого, словно ореол, окружал хрупкую ножку, бережно придерживаемую чьими-то ладонями. Вовсе неважно, кто там, Некто, за рамками картины держал этот призрачно-хрупкий, готовый от лёгкого дуновения ветерка облететь одуванчик. Важно было другое – уберечь, пронести сквозь невзгоды и непогоды в тёплых человеческих ладонях этот одуванчик, дабы не разлетелись его лёгкие парашютики и не остался голый стебель. Картину написала молодая талантливая художница Юлия Вургафт - тоже завсегдатай этих встреч, уже тогда выставлявшаяся в Москве. Это была картина-символ: сохранить лучшее в себе, пронести сквозь годы и остаться верными чистым, юношеским идеалам. Картина-напутствие и предостережение всем нам (не растратить себя по мелочам, не дать «заесть» себя быту, не забыть о главном - духовном) – поэтам, писателям, журналистам, режиссёрам, композиторам, музыкантам, артистам, художникам, студентам - одним словом, творческим людям, собиравшимся под гостеприимным кровом многочисленного семейства Блиновых, чтобы почитать стихи лучших поэтов мира (на первом месте тогда у нас были Гарсиа Лорка, Исакава Такубоку, Басе, Бодлер, Эжен Гильвик, поэты Серебряного века – Белый, Блок, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Бальмонт, Гиппиус, Северянин, Хлебников и, конечно же, русские классики - Пушкин, Лермонтов и другие). Говорили о литературе и искусстве, о роли и месте человека во вселенной; читали, обсуждали и свои стихи, прозу, делились творческими задумками. Художники приглашали нас в свои мастерские показать новые работы; музыканты, режиссёры, артисты и поэты – на свои спектакли и концерты. Появлялись на тех «посиделках» и ставший потом знаменитым художник Константин Васильев, чья жизнь так нелепо и рано оборвалась в расцвете его духовных и творческих сил; москвичи – известный режиссёр Владимир Стрелков, снявший вызвавшие тогда большой резонанс в обществе телефильм о Китае «За стеной страха», а позднее – художественный фильм о войне «Аллегро с огнём»; прозаик и поэт Константин Гумиров и многие другие.
Наверное, эта картина до сих пор хранится у Блиновых. Сестра, двое из братьев, Лоренс и Владимир, по-прежнему живут в Казани и поддерживают связи с В. Алтуниным, который и познакомил меня когда-то с ними. Л.И. Блинов, идейный вдохновитель и руководитель былых наших «посиделок», ныне - профессор, многие годы преподающий в Казанской государственной консерватории, – известная личность: заслуженный композитор РФ, чья музыка звучит не только в Казани. Не стало младшего из братьев, Вани, который тогда, как и мы с Вячеславом, тоже был студентом Казанского государственного университета.
Вообще, эта необыкновенная, творческая семья Блиновых - настоящие интеллигенты старинной закваски, с корнями, традициями, истинными духовными ценностями, - большое влияние оказала на нас всех. Отец большого семейства, 70-летний Иван Ефимович Блинов, бывший прокурор, тоже, случалось, засиживался с нами, принимая участие в наших разговорах и дискуссиях, обнаруживая при этом удивительные познания по литературе и искусству. Их дружная, живущая как бы на едином дыхании, семья, в которой двое из шести детей стали заслуженными композиторами РФ, двое - поэтами, достойна отдельного разговора…
Спустя годы уже супружеской жизни, в своём посвящении Вячеславу «Душа и плоть едины. Тебе признаться я хочу…» мною был написаны о том периоде вот такие строки:
Казань. Улица Свердлова. Дом номер сто.
Старинный деревянный особняк,
Где собирались юные поэты –
Любимой альма-матер молодняк.
Свои стихи ты здесь читал распевно,
Смежив глаза и устремив их вверх.
Дрожанье пальцев тонких нервно -
В предчувствии и взлёта, и успеха.
А на стене – картина в рамке голубой:
Пушистый одуванчик, нежный,
Прикрытый бережно невидимой рукой.
Картина-символ: пронести свои надежды
И чистоту души святой, ее горенье
Сквозь мутный жизненный поток,
Чтоб не было ни капли сожаленья
И не остаться в одиночку на распутье дорог.
Диван тот старый в огромном зале,
Торчащая пружина – «пик Осташевского».
И мы с тобой – уже не дети – в паре
В игру - глаза в глаза - играем детскую…
………………………………………………….
Незабываемые те «посиделки» в этом доме были до краев наполнены разговорами о духовном, возвышенном, творческими порывами, каким-то Божественным единением родственных душ; горячей жаждой быть полезными своему Отечеству и привнести что-то своё, особенное; надеждами на то, что все задуманное непременно исполнится в нашей, казавшейся бесконечной, жизни. Там была совершенно особенная нравственная атмосфера, пропитанная духом творчества. Аура доброжелательности, взаимопонимания и дружественного интереса окутывала всех, и каждый человек – яркая, всеми уважаемая и тепло принимаемая индивидуальность. Мы верили в свою какую-то избранность, галактическую предначертанность и предназначенность, не случайность появления на свет, в свою сопричастность со всем, происходящим вокруг нас и во Вселенной. Эти встречи окрыляли и являлись мощным толчком к творчеству. Именно в тот, студенческий, период Вячеслав написал несколько циклов стихов, которые вошли позднее в его первый авторский сборник «Единственная жизнь». Безусловно, всё это, по признанию и самого Вячеслава, о чём он говорил и на творческом вечере в Туле, сыграли важнейшую роль в его формировании, как творческой личности и как личности в целом. В те, юные, годы родился у него и стих, ставший как бы программным на всю жизнь:
Я не помню, в какую дату:
Замело, не сыскать следа.
Но я помню: в ночи когда-то
Загорелась во мне звезда.
Стала былью былая небыль,
И отныне всегда уже
Я искал отражение неба
В лицах, в судьбах, в каждой душе.
Я не знаю, как будет дальше,
В непроглядном, дальнем году.
Мне бы только пропеть без фальши
Перед тем, как навек уйду.
Чтобы в песнях - простор да ветер,
Чтобы в песнях - синь-синева,
Чтобы жили они на свете,
Как живут кусты и трава...
Да, этот стих стал, своего рода, программным. В нём отражена духовно-нравственная основа всего творчества Вячеслава: Душа, Небо, как символ Божественного начала в человеке, и движение человеческой души к постижению этого Божественного в себе самом, в мире, в людях, в непрерывной духовной устремлённости к Творцу, что, по сути, и составляет основу православной веры. Правда, тогда, поначалу, мы ещё не осознавали это, как начало пути к вере, к Богу. Осознание это, более того осознанное, добровольно избранное, столь нелёгкое духовное восхождение, шаг за шагом, с преодолениями искушений, соблазнов и сомнений, пришло, и к Вячеславу тоже, гораздо позднее, уже в зрелые годы, когда было пережито много скорбей и душевной боли, когда душа металась и плакала в поисках того, что изначально и надлежало ей, загнанной и мятущейся, обрести.
Сейчас же, осмысливая своё творчество, своё место и роль на земле, Вячеслав однозначно говорит, что именно человеческая душа является главным объектом его внимания, главной темой, о чём ещё будет сказано в статье подробнее…
2.
КОРНИ.
МАЛАЯ РОДИНА
«…Цикл стихов «Корни», который составляет вторую часть моей поэтической программы, написан уже не юнцом, а зрелым человеком, битым жизнью, стремящимся понять, кто я? Откуда? Где мои корни? Что составляет суть человеческого бытия?», - сказал В. Алтунин на своей встрече.
Ещё до Казани в жизни Вячеслава, как и у любого человека, было главное из главных, что формирует и создаёт человека человеком – детство: «мы все – из детства родом» - фраза общеизвестная. А прошло оно, раннее, в Белёвском районе Тульской области, в старинном селе Песковатое, некогда известном своими яркими, многолюдными ярмарками. Стоит оно на берегу Оки. «…Там, где я родился, в небольшой деревне Песковатое, места дивные: река, курганы, леса, бескрайние поля. Всё это, безусловно, с детских лет запечатлелось в душе и не могло не вылиться в стихах»:
ПЕСКОВАТОЕ*
В высоком небе тучки бродят,
Светлы, причудливы, тихи,
А в голове моей проходят
Прозрачно-лёгкие стихи.
О, Песковатое! Край милый.
Я вновь к тебе – издалека.
Здесь все родные мне могилы,
Здесь я родился, здесь Ока.
Бывало, встанешь ранью - ранней,
Еще горланят петухи.
Зарю встречаешь на кургане
Иль у излучины реки.
Лишь плеск волны. Трав вечный шорох.
Да белый камень. Да стада.
Дай, Боже, в этих вот просторах
Мне затеряться навсегда.
* Песковатое – старинное русское село на высоком берегу реки Оки, на кургане, недалеко от древнего русского города Белёва, что в Тульской области. Там родился поэт.
КРАЙ РОДНОЙ
Песок да глина.
Камень.
Березняк.
Ока.
Курганы.
И поля без края.
Здесь было все: и песня, и резня.
Война.
Гульба.
Работа ломовая.
Бездонен и прозрачен здесь покой.
Душа сладчайшее вкушает брашно.
В родных полях над тихою Окой
И жить легко, и помирать не страшно.
РОДОСЛОВНАЯ
На размытом просёлке,
Где сто лет – ни души,
Рыщут бесы да волки.
Спит бездонная ширь.
И кружит над округой
Тыщу лет – воронье…
Ливни, ветры да вьюги
Отпевают её!
Утонула в сугробе
Мест глухих тишина.
Ни Орде, ни Европе
Неподвластна она.
Древний Див чудо-юдо
Сдох. Костей не нашли.
Вот я родом откуда,
С этой дивной земли!
От турецких истоков
И от русских страстей
Понамешано много
В крови тёмной моей.
По семейному преданию, род Алтуниных пошёл от пленных турков. Кто знает, может, так оно и есть. «Алтын» - золотой - имеет тюрские корни. На турецком Кипре есть, к примеру, улица с однокоренным названием, а в Горном Алтае – древней прародины турков - озеро «Алтын-Кёль» - Золотое озеро на алтайском языке (Телецкое озеро). Была же, наконец, привезена в 1770 году в с. Мишенское Белёвского уезда Тульской области местными участниками русско-турецкой войны пленная красавица-турчанка Сальхи, от которой и появился на свет будущий знаменитый русский поэт В.А. Жуковский – внебрачный сын мишенского помещика Бунина. Так что следы пленных турков на белёвской земле – не миф.
…Дом, в котором рос Вячеслав в раннем детстве, а потом всегда с радостью наведался сюда - старинный, под стать самому селу Песковатое, причём выложен из кирпича, который его дедушка с бабушкой сами и делали из глины. Родные показывали детям то место, ту яму, из которой добывали глину и где, рядом, стояла печь для обжига кирпичей. Дом этот, заброшенный и полуразрушенный, до сих пор цел.
Родители его, сельские учителя, люди по горло занятые работой и домашним хозяйством, часто попечительство о двух своих сыновьях доверяли бабушке с дедушкой по линии отца и бездетной его тётке Марфуше, красавице, истинно, по духу своему, русской женщине, знавшей множество народных прибауток, потешек и припевок, которые она пела своим мелодичным голосом малолетним племянникам; распевно, с шутками, да со своими присказками читала им детские книжки. Особенно любили ритмичного Корнея Чуковского. Все стихи маленький Славик, отличавшийся отменной памятью, сходу запоминал наизусть и бойко их декламировал. «Бывало, соберутся у меня соседки, да старушки со всей округи, поставят трёхлетнего Славочку на табуретку и прикажут: «Читай, Славик, нам про Федору!». Он-то, милый мой касатик, выразительно так да чётко, от зубов отскакивает, читает им «Федорино горе». Уж больно бабкам этот стих ндравился. Такой молоток на стихи был – страсть! Забавный, вся деревня его любила, особенно старухи, - вспоминала, бывало, тётя Марфуша, выставляя на стол перед нами, гостями, горячие щи от загнетки, из русской печи, разомлевшую пшённую кашу да топлёное молоко с коричневой пеночкой. «Ой, как молоко-то с пеночкой Славочка в детстве любил!», - улыбается Марфуша, блестя красивыми глазами, и продолжает: «Услыхал раз, как я овец кличу: «Кыни! Кыни!», да как засмеётся: «Какое смешное слово ты придумала!» - «Не я придумала – народ». – «А как это народ слова придумывает, откуда он их берёт?...» – «А другой раз спрашивает: «Тётя Марфуша, почему ты говоришь: «голушки» - голые что ли они? Тогда надо говорить: «голышики», а сам-то ещё под стол пешком ходил. С детства к слову чуткий, ничего мимо ушей не пропускал. А пойдёт со мной на курганы овец пасти, цельный день мне что-нибудь и рассказывает, и рассказывает, без умолку, то напевает, то стишки заученные читает, что колоколец звенит. Как только не устаёт – кроха ведь совсем. Говорю ему: «Погодь, милок, передохни чуток, дай, теперь я тебе рассказывать стану…» - «Про домового?!, который за печкой живёт?!», – загорятся у него глазёнки. Сядет на травку, ручки на коленки положит и замрёт, слушает, а сам на Оку, на курганы, да берёзки смотрит, смотрит – не наглядится и скажет, как большой: «Красиво кругом, правда, тётя Марфуша!?» – «А то неш!, рази ни красиво, конешно, красиво! – век бы ни умирать». – «А ты и не умирай – никогда…»
Но у времени, у жизни и смерти свои законы, не подвластные человеку. Горячо любимой Марфуши, сыгравшей в жизни Вячеслава роль пушкинской Арины Родионовны, передавшей ему самобытный исконный русский дух и язык, давным-давно уж нет на белом свете. Но живут строки, ей посвящённые:
ТЁТЯ МАРФУША
Сколько жить мне, тоскою звеня,
Столько буду тебя вспоминать.
Тетя Марфа моя, для меня
Ты была как вторая мать!
Я, бывало, ребёнком проснусь:
В доме солнечно и тишина.
Шёпот листьев. Неясная грусть.
И ветвей толчея у окна.
На столе чёрный хлеб, молоко.
Ты давно уж ушла. Но куда?
Далеко, далеко, далеко…
В чистом поле не сыщешь следа.
Сколько сыпался лиственный прах,
Сколько вёсен цвело над Окой…
Жизнь твоя – вся в трудах, вся – в полях,
Где курганы и вечный покой.
Опустел и разрушился дом.
От деревни едва ли и треть
Уцелела. И думать о том
Тяжело. Тяжелее смотреть.
Лёгкий лепет листвы. Но о ком?
Ты давно уж ушла. Навсегда.
Далеко. Далеко. Далеко.
В синем небе не сыщешь следа…
ИМЕНА
Тётя Вера. Бабка Маня.
Тётя Марфа. Дядя Ваня.
Вы в родимом Песковатом,
Небольшом и небогатом.
Тётя Нюра.
Дядя Лёша.
Шелестит, шуршит пороша…
Вновь я к вам приехал в гости.
Только где ж вы? На погосте.
Птиц возня да ветра вздохи,
А дома – в чертополохе.
И как тихое рыданье –
Тётка Марфа,
Дядя Ваня.
Над Окою, в далях синих –
Бабка Анна.
Дед Василий…
…Родители Вячеслава, отец, Василий Васильевич, и мать, Вера Филипповна, Царствие им Небесное, оба – уроженцы Белёвского района, фронтовики, дошедшие от стен древнего Белёва до Берлина, сельские интеллигенты, безусловно, сыграли важную роль в его духовном воспитании, приобщении к литературе с младых ногтей. Не взирая на усталость, вечерами подолгу читали, по очереди, своим детям книжки, обсуждали прочитанное. Специально для двух своих сыновей, ещё дошкольников, которым часто приходилось оставаться дома одним, пока родители на работе, купили радиоприёмник, что по тем временам было роскошью. «Слава-то, четырех- пятилетний малыш, как услышит по радио литературную передачу или «Театр у микрофона», а они были постоянными и длились подолгу, так встанет к приёмнику, подопрёт кулачками щёчки, замрёт и весь – одно внимание: стоит, слушает, не шелохнётся. Соседские ребятишки прибегут, зовут играть на улицу, а он только ручонкой отмахивается - не мешайте, мол. А потом нам с отцом в подробностях пересказывает услышанную радиопостановку. Ни одну не пропускал. Я диву давалась, насколько у такой крохи хватает терпения так подолгу выстаивать у приёмника», - вспоминала его мама. – Раз шёл радио-спектакль по пьесе Лавренева «Разлом», долго, часа два. Я в школу сходила, два урока отвела. Вернулась, а Славочка, как стоял у приёмника, облокотившись на стол, так и стоит, внимательно слушает…»
Рос он впечатлительным ребёнком, чутко улавливающим литературное слово, наверное, поэтому и сам рано начал писать стихи. Первые его поэтические опусы были опубликованы в четырнадцатилетнем возрасте в Белёвской районной газете.
…Почти все родные Вячеслава, столь им любимые, давно уже в мире ином, но они не сгинули – это корни, дающие соки ныне живущим, духовно питающие и творчество поэта:
КОРНИ (РАЗГОВОР)
Что-то хочет сказать мне трава у Оки.
В лепетанье листвы слышен смысл человечий.
Достучаться до сердца хотят родники
Откровеньем прозрачной – пророческой – речи.
Это предки мои, обращаясь ко мне,
Из безмолвья и тьмы прорываются в душу.
В заповедной лесной, полевой тишине
Сокровенное слово выходит наружу.
Мне они говорят: «Мы не сгинули, нет.
Пусть забыли о нас, распрощалися с нами, -
Через темень веков мы выходим на свет
Родниками, травой, деревами, кустами.
Наши души – вот в этом осеннем дожде,
В этом ветре, гудящем в холодных просторах.
И захочешь уйти, а не сможешь: везде
Мы в тебе, мы с тобой. День и ночь, тишь и шорох,
Гул больших городов – мы и в нём. Ты – от нас.
Нет столетий для нас. Мы лишь Богу покорны.
Перемешано всё: день и век, год и час.
Неизменно одно лишь: мы корни, мы – корни.»
КОЛОКОЛА
Гуси кричат на пруду.
Сыплется лиственный прах.
Ветер полощет звезду
В синих и стылых водах.
Дым с огородов ползёт.
Лето сгорает дотла.
А с потемневших высот –
Колокола!
Колокола журавлей.
Колокола над былым.
Над запустеньем полей
Благословение им!
Колокола над рекой
И над деревней родной,
И над безвестной судьбой,
И над осеннею мглой.
И над святою землёй,
И над угодьями зла…
И над погибшей душой –
Колокола,
Колокола,
Колокола!..
РОССИИ МИЛЫЕ ЧЕРТЫ
Именно через осознание себя неразрывно связанным со своей малой родиной, со своими корнями, а через эту «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам…» - «в них обретает сердце пищу…», говоря языком Пушкина, и приходит любовь к своей Отчизне:
И ощутишь, что ко всему причастен,
Когда среди вневременного дня
На берегу Оки найдешь на счастье
Подкову богатырского коня!...
Но для Вячеслава Россия – это и незатихающая боль: неравнодушие к тому, что с ней происходит сегодня и что с нею будет завтра. А потому эти стихи, чётко, остро обозначившие и мировоззренческую, и гражданскую позицию автора, протестующего против духовного обнищания отдельного человека и общества в целом, чаще жёстки, нежели лиричны, хотя нередко пейзажный мотив смягчающе и звучит в них.
Тема малой родины, неразрывно переплетённая с темой России в целом и темой душевных поисков, пронизывающих всё творчество Алтунина, стала основной во втором его поэтическом сборнике «Корни», вышедшем в Тамбове в 2005 году.
Теме Родины посвящён и недавно написанный им цикл стихов «Русь моя!...» Раздумья, озабоченность по поводу судьбы России красной нитью проходят через всё творчество Алтунина, находя отражение, по сути, во всех его поэтических циклах и сборниках, потому что, как говорит поэт, «человек без Родины, без корней – это погибший, мёртвый человек».
Стихи о России вошли и в наш совместный с ним поэтический сборник стихов «Колокола над Россией». Стихи о родине, большой и малой. Избранное. Вышел он в 2012 году, в Туле, и посвящён 200-летию Отечественной войны 1812 года и 1150-летию образования Российского государства.
РУСЬ
Отовсюду, не стихая,
На тебя идет вражда…
Русь!
Ты Западу чужая
И Востоку ты чужда.
Ты чужда и жизни тленной.
Кто тебя постигнуть смог?
Одинока во Вселенной.
Кто с тобою? Только Бог.
В заревом багряном свете –
Даль просторов ледяных.
Что тебе угодья эти?
Ты тоскуешь об иных.
Кроме вечной благостыни,
Ничего иного нет:
Православные святыни.
Крест.
Голгофа.
Божий свет…
ПОЛЫНЬЮ ЗАРАСТАЮТ…
Полынью зарастают огороды,
Осотом и берёзками – поля…
Ну, где ж твои родные хлеборобы,
Покинутая русская земля?
Они исчезли в лабиринтах улиц,
В дыму огней, в соблазнах городских.
Родимый дом, темнея и сутулясь,
Глядится в дали и не видит их.
Доскою заколочено жилище.
И, отпевая старое село,
Над ним сырой осенний ветер свищет,
Гудя томительно и тяжело.
А рядом, на заброшенном погосте,
В сиреневых кустах, без слёз и слов,
Забыты всеми, догнивают кости
Святых наших старух и стариков.
Они и ныне свет и благостыню
Несут нам: солнцем, травами, дождем.
И мы без них в асфальтовых пустынях,
Как псы, все под забором пропадем!..
***
Пейзаж российский несказанно прост:
Пространств бездонных гулкость и молчанье,
Река, лес, поле, монастырь, погост…
И призрачное городов сиянье.
КРЕСТНЫЙ ПУТЬ.
В БЕСКОНЕЧНОСТЬ ДОРОГА
Крестный путь. В бесконечность дорога.
Посвист ветра. Просторы и дождь.
О Россия! Помедли немного
Перед тем, как навеки уйдешь!
Дай на храмы твои наглядеться,
Дай наслушаться колоколов
И с последним биением сердца
В глубь твою погрузиться без слов.
За Христовы святые скрижали,
Отрясая без жалости прах,
И Апостолы смерть принимали,
Чтобы славой сиять в небесах!
Пусть беснуются чёрные силы,
Торжествуя, глумясь и губя…
Всем им – тленье и холод могилы.
Если Бог с тобой, кто – на тебя?!
КАКОЙ МАНИШЬ ТЫ СИЛОЙ?...
Говорят: «Ну что она, Россия?
Нищая, корявая страна».
Но какой волшебной, какою силой
Из чужих краёв манит она?
Там в голубоватой и прогорклой дымке
Дымке – шум и красок пестрота.
А у нас у речки, на пригорке,
Вырастет лопух – и красота!
Там в соборах, сумрачных, великих,
От органных волн восторг и дрожь…
А у нас в церквушке глянут Лики…
К ним в слезах с молитвой припадёшь.
ЧУДО
Какое чудо Господом дано!
Какие во глубинах русских силы!...
Дороги плохи, дураков полно,
А всё ж Россия – светоч негасимый!
* * *
Россия…То мор, то война.
Полей позаброшенных дрожь.
Весь мир – на тебя. Ты одна.
Но мир только ты и спасёшь!..
* * *
ИСПОВЕДЬ ДУШИ
«ВОСПРЯНЬ, ДУША!
ТРУДИСЬ ДЛЯ ЖИЗНИ НОВОЙ!...
- призывает в одном из своих стихов поэт. Собственно, душа, как уже упоминалось выше, - основа творчества В. Алтунина. «Всё - в ней, и всё - от неё. Она же – от Бога», – убеждён он.
«Исповедь моей души» - так Вячеслав обозначил третью часть своего выступления на тульской сцене. Прозвучали его духовные стихи (или, как сам он вернее говорит об этом, исповедальные стихи о душе) из разных поэтических циклов о душе, вере, Боге, и прежних лет, и новые. В душе - суть его поэзии, о чём он и говорит: «Главная тема моего творчества - человеческая душа в современном мире во взаимоотношениях своих с Богом, природой, окружающими людьми, всей той обстановкой, в которой приходится ей, душе нашей, проживать эту кратковременную земную жизнь перед исходом в жизнь вечную. Собственно говоря, душа, ее состояние лежит в основе всего. И ВСЁ - ИЗ ДУШИ, словно из зерна, она же сама — от Бога. Вот об этом я и пытаюсь сказать, в меру данного мне Творцом таланта. В этой работе, во всей жизни моя семья имеет для меня неоценимое значение. Сотворив поначалу одного Адама, Господь сказал: «Не добро человеку едину бытии, а сотворим мы ему помощника». И создал Еву, родившую потом сыновей, от которых и пошёл род человеческий на земле. Человек без семьи, без Родины, без корней в родной земле, по моему глубокому убеждению, это человек ущербный, а может быть, и духовно мёртвый. Человек, говорил Лев Толстой, обязательно должен о ком-то заботиться. Собственно говоря, такое служение ближним своим, имею ввиду не только родных, но и всех людей, и делает его человеком, сближает с Божественным идеалом».
ЧТО ТЕБЕ, ДУША МОЯ, ДО БЫТА?
(ИЗ ЦИКЛА СТИХОВ «ЯСНОСТЬ ОСЕННЯЯ»)
Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою?...»
(Ф.И. Тютчев).
Что тебе, душа моя, до быта?
Ты живёшь не в четырёх стенах.
Если ты Христом не позабыта,
Для чего тебе житейский прах?
Что тебе, душа моя, до славы,
Этой славы суетной людской?
Будь лишь перед Богом чистой, правой –
Вот и свет, и счастье, и покой.
Что тебе, душа моя до смерти?
Ты нетленна и теперь, и впредь.
В этой человечьей круговерти
Бойся лишь для рая умереть.
Что тебе, душа моя, до жизни?,
Где всем правят суета и плоть?
Вспомни о небесной ты Отчизне…
Там давно уж ждёт тебя Господь.
ДРЕВО ГРЕХОВ
Моя душа – пустой осенний лес.
Листва опала. Птицы улетели.
Все стынет в ожидании метели.
Померкли краски. Горизонт исчез.
Оцепененье ледяных оков.
Сон тяжкий под немыми небесами…
И чёрными, корявыми ветвями
Трясет беззвучно дерево грехов.
ЧУЖЕСТРАНКА
(ИЗ ЦИКЛА СТИХОВ «ТОСКА ПО НЕБУ»
Тебя жаждет душа моя,
По Тебе томится плоть моя…»
(Пс. 62, 2).
Душа – уроженка тех мест,
Где нет ни времени, ни смерти,
Покуда плоти тяжкий крест
В житейской тащит круговерти.
И как подчас ни больно ей
От тяжести и от ударов,
Есть для неё святой елей:
От Бога всё. И всё недаром.
И по тернистому пути,
Рыданья превращая в строфы.
Ей за Спасителем идти
От колыбели до Голгофы.
Идёт! Не хочет ничего
Из ухищрений человечьих
И ждёт лишь часа своего,
Чтоб отлететь в родную Вечность.
ИЗ ФЕОФАНА ЗАТВОРНИКА
Как малое пшеничное зерно,
Что, умерев, даёт богатый плод,
Для внешнего умри.
Душе оно дремоту и рассеянье несёт.
В себе самом ты носишь ад и рай.
Как те, кто умер, так и ныне ты
Душою перед Богом пребывай
Там, у последней роковой черты.
Дух светел и свободен с этих пор.
Свет Божий.
Бесконечность.
Звёзды.
Тишь.
Грядёт последний суд и приговор.
Вставай!
Сейчас ты вечное свершишь!
* * *
Молчат великие святыни
В потоке скоротечных дней
И не даруют благостыни
Душе отчаянной моей.
Душе холодной и безгласной.
Одно лишь знающей сполна,
Что предаёт она всечасно
Святые эти имена.
Во что же ей на свете верить?
Чего от этой жизни ждать?
Не для меня тот райский берег.
И Божий свет, и благодать.
И всё же в жажде очищенья
Я, сокрушённый, здесь стою…
Приди, последнее прощенье,
На душу тёмную мою!
ДУША, ДУША!...
ПОСЛЕДНИЙ БАСТИОН
Душа, душа!... Последний бастион.
Всё уже взято чужеземной силой.
Душа, душа! Враги со всех сторон.
Тверди, сражаясь: «Господи, помилуй!»
Гремит последний бой. Последний час.
Смерть боевая лучше, чем неволя.
Стой, отбивайся. Это ведь для нас –
Бородино и Куликово поле!
И яростью бесовскою дыша,
Пусть враг не видит слёз,
Не слышит стона.
Конец венчает дело.
Стой, душа! Сражайся до последнего патрона!
К духовным циклам, - для облегчения восприятия читателями позволю именно так это называть, - из более раннего его творчества относятся и циклы стихов «Уроки тишины», «Путь Христа», вошедшие, наряду с другими семью циклами, в его первый сборник стихов «Единственная жизнь», о котором мы уже говорили:
«Тоска по небу», «Ясность осенняя», «Святой Серафим», «Жабынская пустынь», «Глас вопиющего» вошли во второй сборник стихов «Корни», также уже упомянутый нами. Третий, свеженький, сборник его стихов «Перед небом», только что вышедший из печати – полностью духовная лирика. Название уже говорит само за себя - это стихи о душе, которая в обнажённости своей предстаёт перед Небом, то есть перед Богом в своей устремлённости к Нему. К автору приходит понимание, как сам Вячеслав об этом пишет, что все мы – перед небом, перед духовным небом Создателя, перед которым потом, за непостижимой гранью небытия, нам всем предстоит держать ответ за то, как жили мы на земле, какие дела оставили после себя (по делам нашим судимы будем, как гласит Святое Писание):
СВЕТ
Послушай, я тайну скажу тебе.
Не бойся ни боли, ни суеты, ни беды.
Есть небо превыше земных небес.
Есть воды превыше земной воды!
Святые поведали нам о том.
И радостнее этой вести нет.
Там, в небе, есть вечный Отцовский дом,
Там, в небе, есть негасимый свет!
Для этого только и стоит жить.
Пусть болен, пусть немощен я всегда.
Но там, в глубине, во мраке души
Сияет звезда!
Поэт размышляет о жизни и смерти, об истинных и ложных ценностях, о пути к Богу, к вере:
«…Я попытался сказать о ценностях истинных и ложных, о том, что каждый должен обязательно найти свой путь к Богу. Насколько это получилось, не мне судить, а тебе, дорогой мой читатель, - пишет Вячеслав в обращении к читателю в этом сборнике. - Но если ты, прочитав мою скромную книжку, задумался о том, ради чего стоит жить, да еще открыл Евангелие, творения святых наших отцов, великих духовных наставников, то можно считать, что цель, которую я перед собой ставил, достигнута. Все мы стоим перед Небом. Всем скоро надлежит дать ответ Богу и услышать Его Суд. Всем: и верующим, и неверующим, и добрым, и злым. И, может быть, гораздо скорее, чем мы думаем и предполагаем. Когда чувствуешь, как стремительно уходит жизнь и как мало её остаётся, - тут уже не до суеты, не до мирских соблазнов. Житейское отходит на второй план, а то и вовсе отпадает…
Что суетиться? Вечность впереди!
Дай тебе Бог, дорогой читатель, всем своим существом, всей душой почувствовать это. И понять истинные ценности земного бытия. Главная же из них, как учат нас святые отцы, – приуготовление к Вечности. Земная жизнь – школа. А мы в ней ученики, готовящиеся сдать экзамен на духовную зрелость Самому Господу. Пожелаем же себе успехов в учении и высоких оценок на этом суровом и трудном экзамене. Засучим рукава и – прямо сейчас за дело! В духовном труде каникул, отпусков и выходных не бывает».
РАСПЯТИЕ
Господи!
Сколько гвоздей
Вбил я в тело Твое!
Сколько колючек вплёл
В Твой терновый венец!
И всё – по воле своей,
Ведая, что творю.
Что ж ныне?
Сижу впотьмах,
Рыдая над мёртвой душой!
ВЫБОР
Когда к виску приставят пистолет
И у последней роковой черты
Потребуют:
- Скажи, что Бога нет,
И будешь жить!
Ну?
Что ответишь ты?
* * *
Из храма вышли, когда стемнело.
Здесь и расстались при фонарях:
Христос – направо, а я – налево.
Христос – на небо, а я – во прах!
* * *
Раскалённые горы песка!
Нет им конца…
Это – грехи мои.
* * *
Я пищей чрево насыщаю.
Побольше бы да повкусней!
А чей-то голос повторяет:
«Корми червей, корми червей!»
БЕДА
В огороде – полынь, лебеда.
Не беда.
Денег нет. Пища – хлеб да вода.
Не беда.
Тяжко болен, одежда худа.
Не беда.
Друг ближайший ушёл навсегда.
Не беда.
И тоска, словно камень, тверда.
Не беда.
Вот и старость, горька и седа.
Не беда.
Не придёт уж любовь никогда.
Не беда.
На душе – холода, холода.
Не беда.
И постылое бремя труда –
Не беда. Мчусь сквозь будни, не зная, куда.
Не беда.
А отринет Господь навсегда…
Вот – беда!
ПОРА ЛИСТОПАДА
Вот и все: отлетает листва…
Отлетают друзья. Среди тьмы
Или света я знаю одно:
На земле уж не встретимся мы
И на небе едва ли дано.
В коловерти осенней листвы
И с любимой прощаюсь. Ну что ж,
Всё проходит. Остались лишь вы –
Холод осени поздней и дождь.
Отлетают стихи и дела,
Вещи быта, родительский дом.
И душа одинока, светла.
Не жалеет уже ни о чем.
И лампады и свечи горят.
Перед небом со мной заодно
Плачет, молится вымокший сад,
Чтоб прощенье нам было дано!
Градация на духовные и иные стихи для поэзии В. Алтунина весьма условна, поскольку, повторюсь, всё его творчество пронизано духовным началом. Всё связано с душой, Богом, вспомним: «всё - из души, а она – от Бога».
СЛОВО ПЕТРА
Словесное любите молоко!
Оно питает душу лишь добром.
И пишется. И дышится легко.
И ночью солнце озарит ваш дом.
Чтоб дух свет Благодати излучал.
Чтобы он в горних пребывал мирах.
Его питайте от больших начал
И отрясите с ног житейский прах.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Еще несмело, только пробуя
Палитру неба и зари,
Своею кистью осень тронула
Леса, поля и пустыри.
И воды стылые и тихие
Огнём таинственным зажгла.
И как певучий белый стих ее,
Струится облачная мгла.
Здесь нет пустого и случайного.
Всё смысла высшего полно.
Повито, как туманом, тайною
И Божеству посвящено.
ВОЗВРАЩЕНИЕ.
К ИСТОКАМ…
ИКОНЫ
Долго я скитался в стороне далёкой.
Не нашедший счастья, но пока живой.
Вспомнил я о Боге и пришёл к истокам.
А мой храм заброшен и зарос травой.
Весь – какой уж есть я! – встал под образами.
Будет ли прощенье, думать не берусь.
Синевы небесной вечными глазами
С этих тёмных досок в сердце смотрит Русь.
Забегая вперёд, скажу, возвращение Вячеслава к родным истокам состоялось - таки!, но об этом - чуть позже…
Ещё в ранних своих стихов он с тоской говорит о том, что для творчества нужна тишина, которой ему так не хватает в суете городской:
Человеку нужна тишина.
Для души, для неспешных раздумий.
Только где же сегодня она?
В суете повседневной и шуме…
Дни проносятся, как поезда.
И гудит электронная вьюга.
Неужели уже никогда
Мы с тобой не услышим друг друга?
Хорошо, что всему вопреки
Остаётся деревней деревня,
И что есть на земле островки,
Где царят небеса и деревья.
Приходи, посиди сам с собой.
Вдалеке от житейского шума
Утихает душевная боль
И яснее становятся думы.
Здесь, под ласковый шёпот берёз,
Под трещотку досужей сороки,
Может, главный решится вопрос,
Может, главные выльются строки.
Через всё его творчество лейтмотивом проходит тоска по этой самой тишине, по родным краям, где он родился и вырос, где его корни и где мог бы, выйдя из круга бесконечной, порой бессмысленной и бесплодной круговерти повседневных буден с их мелочными заботами, погрузиться в эту тишину, в слиянии с природой, в гармонии с окружающим миром и собственной душой, не отвлекаясь ни на что суетное. Вот и в ранних его стихах с пронзительной болью звучат эти мотивы:
Мне уже не вернуться домой.
С потемневшею шиферной крышей.
С каждым годом всё ниже и ниже
Дом родной. Покинутый мой.
А душа в суете городской,
Одинокая, певчая птица,
Опалённая водкой, тоской,
Так в обитель родную стремится!
Не сбежать мне от сей маеты.
Не докликаться канувших, милых.
Никого. Лишь темнеют кресты
На родных, но заросших могилах.
Встречи краткие летом, зимой…
Дней далёких щемящее эхо.
Сколько б раз я туда ни приехал,
Мне уже не вернуться домой!
Но теплилась-таки в душе поэта надежда, что рано или поздно он всё-таки вернётся на свою малую родину:
Я всё-таки вернусь. Когда-нибудь. Не скоро.
Замкнётся жизни круг. Наступит благодать.
Останется вдали полубезумный город.
А мне – писать стихи и тихо увядать.
А мне – клочок земли, сознанье и отрада,
Что главное – души смиренье и покой,
В закатном свете мне иного и не надо,
Чем этот дом и сад над тихою Окой.
Что стихотворства дар? Будь сильным он иль слабым,
Но в тот песчаный край, где я родился, рос,
Я всё-таки вернусь. Вернусь затем хотя бы,
Чтоб тихо помереть здесь у родных берёз.
Это стихи – из более раннего поэтического цикла «Уроки тишины». Надежда из тех давних годов вернуться в родимые приделы наконец-то сбылась! Два года назад Вячеслав вернулся-таки в свой родительский, к великому сожалению, опустевший дом. Вернулся затем, чтобы надышаться целительной силой родимых мест, «наслушаться тишины» и с новой силой возродиться в своём творчестве.
НЕВИДАННАЯ ЛУНА
Плеск волны отрывистый и плоский.
Я один в угодьях тишины.
Запахи ловлю и отголоски,
Отблески невиданной луны.
Чувствую: она близка и скоро
Озарит немыслимым огнём
Мира обветшавшего просторы
И всё то, что мы не видим в нём.
В небесах – Божественные фрески!
В осени – сияние весны.
Ароматы, отголоски, плески…
Отблески неведомой луны.
Этот очень небольшой период его пребывания в родных пенатах стал для него весьма плодотворным. Родились новые циклы стихов, часть из которых вошла в его третий поэтический сборник «Перед небом», о котором сказано выше.
Совсем недавно небывалое состояние в природе родило в его сознании и новый цикл стихов «Снежная весна». Наряду со стихами Вячеслав активно пишет прозу: эссе, например, – о православной вере А.П. Чехова; «Насле
