ИНТЕРВЬЮ С Юрием НИКУЛИНЫМ
Мы публикуем интервью Олега ВАСИНА с Юрием Никулиным по поводу его встреч с Владимиром Высоцким. «Дело в том, что мы с другом серьезно занимаемся исследованием творческой биографии В.С.Высоцкого. Юрий Владимирович любезно согласился поделиться своими воспоминаниями, которые представляют для нас огромный интерес», ― рассказал Олег Васин.
Когда мы с другом шли в цирк – на встречу с Ю.В. Никулиным, я очень волновался. С самого раннего детства я собираю материалы, связанные с этим замечательным человеком. Несколько раз видел его выступления в цирке, брал автограф. Но чтобы вот так беседовать - это впервые. Пока мы не оказались на месте, даже не верилось, что встреча вообще произойдет. Но, когда Юрий Владимирович появился и запросто предложил нам попить "чайку-кофейку", все вокруг стало добрым и по-домашнему уютным.
Со всех сторон на нас смотрели "сувенирные" клоуны. Никулин сел под большим портретом своего любимого Чарли Чаплина и сказал секретарю, чтобы его не отвлекали и что для всех он часа на полтора "умер". Мы наперебой стали задавать Юрию Владимировичу вопросы по поводу его встреч с Владимиром Высоцким.
Итак, цирк Никулина на Цветном бульваре, 4 февраля 1997 года.
― При каких обстоятельствах и благодаря кому Вы познакомились с Владимиром Высоцким? Где это было?
― С Высоцким я познакомился в связи с тем, что увидел фильм «Вертикаль». Там он пел песню «Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так…» Мне очень понравилась и песня, и исполнение. Я ее частенько напевал. Вообще люблю песни. В детстве у меня были две любимые песни: одна, которую мне пел отец, она называлась «Трансвааль, Трансвааль – страна моя», и другая, которую пел Утесов, – «Раскинулось море широко». Я прямо замирал, когда вступали скрипки. Таким образом, первое знакомство с Высоцким у меня было на расстоянии.
Потом пошли песни на катушечных магнитофонах, «на ребрах». Я слушал его, и мне очень нравилось. Причем интересно, что в каких-то вещах Высоцкий совершенно отличался от всех остальных. До него у меня кумиром среди бардов был Окуджава. Я записал его на магнитофончик (такой хрипленький, фирмы “Spalles”) во время съемок у звукооператоров на «Мосфильме», потому что все хорошие записи были в то время только у них. Потом мы с Булатом подружились. И вот после Окуджавы был своего рода переход на Высоцкого. Он мне очень понравился.
Однажды режиссер Митта, у которого я снимался в фильме «Друг мой – Колька» (там у меня была небольшая роль), говорит: «Кстати, Юрий Владимирович, ко мне сегодня придет в гости Высоцкий. Приходите с Таней. Я близких друзей приглашаю». Он жил тогда на улице Удальцова, слева от проспекта Вернадского. Мы приехали: сидим, ждем.
Открывается дверь. Входят три человека. Вдруг появляется еще один – небольшого роста. Самое потрясающее, что я его никогда не видел и по голосу представлял себе здорового, накачанного мужика, обязательно с бородой и со шрамом. Думал, что таким голосом другой человек петь просто не может. А когда увидел, показалось, что нет в нем внешней физической силы. Кроме того, он был какой-то простой, очень скромный. Пожал мне руку: «А я Вас знаю: в цирке видел. Я жил рядом и все время бегал смотреть представления».
Потом мы с ним подружились, всегда встречались, в основном, у Митты. И он пел песни. Пил только сухое вино. Это мы там водку пили… Когда смотришь на него на сцене, в зале, впитываешь песни вместе с окружающими, он производит более сильное впечатление. И здесь тоже он пел прекрасно, но примерно на третьей песне у меня возникло ощущение, что он затрачивает необыкновенное количество своих духовных чувств и физических сил. У него на шее вздувались вены, вспухали жилы. В общем, когда он пел песни, мурашки пробегали по телу. Одна из моих любимых песен Высоцкого – «Охота на волков». Она была для меня потрясением!
― А при первой встрече он пел ее?
― Нет, при первой не пел, потом уже.
― В каком году Вы познакомились с Высоцким?
― Я не помню, но уже после «Вертикали». Сначала Володя пел, а потом мы сидели и беседовали. Он говорит: «Я вот в цирк хочу пойти». Конечно, я его пригласил. Он пришел, но не сразу. Посмотрел нашу программу. Мы с моим партнером Шуйдиным работали тогда коверными клоунами. Зашел к нам в комнату. С ним была еще женщина и мальчик. Потом они ушли, а Володя остался. У нас рядом был буфет. Выпили немного водки. Конечно, пришли все цирковые ребята, набилась полная гардеробная. Жалко, говорит, гитары нет! Нашли гитару, и он пел. После мы разговаривали. Высоцкий признался, что очень любит цирк.
Потом спрашивает (он был со мной на «вы»): «Скажите, а вот кем бы я мог работать в цирке?» Я посмотрел на него и отвечаю: «Думаю, по своей структуре, по физическим данным – в воздушном полете, причем не лавитором, который ловит (самый здоровый), а вольтижером». У Вас, говорю, легкое тело, и Вы будете на высоте. Он, помню, заулыбался, сказал: «Да, полет – это потрясающе! Но так, не заладилось, только мечта осталась детская». А я, говорю, как мечтал в детстве, так и стал клоуном.
В следующий раз мы вновь собрались у Митты. Приехала Марина Влади с детьми. Познакомились. А у меня машина была – такая большая по тому времени, первая или вторая в Москве «Волга-универсал», номер 80-60. Я ребят посадил – ее двоих и миттовского – Женю. Боевой такой парень, рисовал неплохо. А затем катал. Позже прочитал фразу в марининых воспоминаниях, что был такой артист Юра Никулин, очень добрый, который все время катал детей на машине.
Однажды снова позвонил Митта. «Великое событие, - говорит, - прилетает Марина Влади. Она записала первую пластинку. Хотим ее послушать у меня дома». Мы заинтересовались, приехали. В то время мы с Высоцким уже перешли на «ты». Я говорю: «Ну что же ты, Володя, ну зови меня на «ты», я ведь не так уж старше тебя». А он отвечает: «И мне так тоже легче». С ним было всегда интересно и легко разговаривать. Но разговаривать, когда народу не было. Завели пластинку. Она пела на его стихи. Мне не очень понравилось, а он переживал страшно, смотрел на всех.
― Какие песни еще Вам нравились?
― Мне нравилась его песня «Канатоходец», посвященная клоуну (???) Енгибарову. Должен Вам сказать, что чем дальше шло время, тем больше мне казалось, что он становился более глубоким, философским. Я преклоняюсь перед ним. Он удивительно чувствовал юмор, прекрасно слушал анекдоты, смеялся, как ребенок. Рассказывать, помню, он даже не пытался. Как-то раз я что-то рассказал ему первый, а он говорит: «Рассказывайте, рассказывайте. Мне интересно слушать». И смеялся. У него была такая детская улыбка. Все песни жанровые, как будто анекдот в песне. А песня «Ой, Вань, смотри, какие клоуны!» – это удивительно. Мы хохотали. Так смешно было. Но, конечно, мне ближе его серьезные песни.
Как-то разговаривали о войне, я спросил: «Скажи, вот эти песни – «Он не вернулся из боя», «Нейтральная полоса» - как они появились? Я-то прошел всю войну, я их чувствую. Но ты как будто рядом со мной их сочинял». А он говорит: «Понимаешь, я очень много расспрашиваю людей, я это все пережил, через себя пропустил. Мне иногда кажется, что я сам воевал». Конечно, это талант. Высоцкий - великий поэт. Только великий поэт мог перенести нас в ту эпоху, познать ту войну и передать все это в стихотворениях. <…> Еще мне близки его полублатные песни. Очень нравились «Штрафные батальоны». Я пел ее дома, среди своих:
Все срока уже закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены,
Надпись: «Все ушли на фронт».
Вообще удивительно все. И я думал, как смело он пишет. Никто бы не осмелился так писать в то время, а он писал, хотя на него косо смотрели. Я много знал его песен наизусть. Много пел, а сейчас вот слова забыл.
― А он знал, что Вы поете его песни?
― Он не знал (я не признался), считал, что свои песни только он мог петь. Действительно, своим голосом, чувствами он делал это лучше всего. Мой отец говорил, что из поэтов лучшим чтецом был Маяковский. Считаю, Высоцкий читал ни чуть не хуже, например тогда – у Митты… Как я мечтал, что он придет к нам домой! Но не пришлось. Так что близкой дружбы у нас не получилось. Очень жалею, что не был на похоронах, не простился с ним.
― Юрий Владимирович, где, кроме Митты, Вы еще встречались?
― На съемках мы не встречались… Однажды Высоцкий привел к нам в цирк своих детей, Аркадия и Никиту, познакомил их с нами. Он вообще смотрел разные программы в цирке: они раньше менялись раз в два-три месяца - самое большее. <…> А однажды Митта записывал нас вместе: Высоцкого, Визбора и меня. Помню, он зашел и сказал: «Сегодня вечер бардов…» Иногда в компаниях я пел, но при Высоцком его песни не исполнял никогда. А вот при Булате случалось…
― Как Высоцкий относился к вашим выступлениям в цирке?
― Ему нравилось, что мы делали с моим партнером Михаилом Шуйдиным. Он всегда заходил к нам, говорил: «Спасибо, ребята, а вот эта сценка мне понравилась, особенно с тараканами».
― То есть Высоцкий был знаком с Вашим партнером Михаилом Шуйдиным?
― Конечно! Высоцкий заходил к нам в комнату. У нас она называется «гардеробная». Там мы гримируемся, переодеваемся, там стоит наш реквизит. Особенно Высоцкий любил слушать. Мой партнер был скромным человеком. Командир танковой роты, двенадцать танков под ним сгорело, а на тринадцатом он сам чуть было не погиб. Рассказывал, как и что. А Высоцкий, помню, был очень потрясен…
― Как Вы думаете, почему у Высоцкого была такая строчка: «Я не люблю манежи и арены, на них мильон меняют по рублю»?
― Я думаю, что это про римский цирк, где на аренах дрались гладиаторы. Меня всегда, например, волнует, когда говорят «циркачи». Это так же, как лилипуты очень не любят, если их так называют. Они «маленькие». Причем я уверен, что ни один из них не читал свифтовского «Гулливера». Это же он придумал название «лилипуты». Возможно, они обижаются, потому что им само слово не нравится.
― Видели ли Вы Высоцкого в театре?
― На Таганке я один раз видел «Гамлета». Высоцкий пригласил моего родственника Станислава Яковлевича Долецкого и нас с женой. После спектакля мы зашли за кулисы – Высоцкий был совершенно измочален, как наши акробаты после выступления, совершенно без сил.
― Это было задолго до смерти?
― Не очень, потому что он умер-то молодым. К нему заходили люди, а он сидел измученный, но, видимо, ему было приятно, что все заходили. Я не забуду, когда в Москву приезжал Марсель Марсо. Два отделения подряд. После выступления у него - такого усталого - все брали автографы. И даже корреспондент спросил: «Скажите, месье Марсо, это, наверное, ужасно? Вы такой усталый, весь мокрый, а Вам приходится еще давать автографы!» Он ответил: «Да, вы знаете, это тяжело и не так уж приятно, но было бы гораздо хуже, если бы автографы не просили». Мне это понравилось.
― У Вас от Высоцкого ничего не осталось? Автограф, может быть.
― К сожалению, нет. У нас как-то не было принято подписывать. Когда мы снимались с Шукшиным под Волгоградом, он вдруг принес только что вышедшие книги из Москвы - рассказы. Я говорю: «Вась, ну подпиши», – а он: «Юра, зачем подписывать? Мы, артисты, будем друг другу подписывать? – Совсем уже обалдели?» Я настаиваю: «Нет, напиши». Он написал мне, так у меня и осталось… Давать интервью о Высоцком я закончил только сейчас. Я всегда говорю: «Ну что я могу рассказать? Что знал – рассказал. Не сказал лишь, что однажды Высоцкий встречает меня и говорит: "Юрий Владимирович, я хочу Вам рассказать стихи, которые никогда еще не читал". А я ему – анекдот. Он сказал: "Вы гениальный анекдотчик!" После этого мы с ним пошли и долго беседовали с помощником Хрущева. Ну, сейчас же можно врать что угодно! Все в историю войдет. Как говорил мой папа, "врет, как очевидец!"
Мы опять засмеялись. После этого Юрий Владимирович подписал нам свою книгу "Почти серьезно" и подарил только что вышедшие анекдоты...
В приемной была довольно большая очередь разных людей. Все они пришли к Никулину: кто за помощью, а кто за советом, ведь он был самый добрый и мудрый клоун. Я мысленно поблагодарил судьбу за то, что она подарила мне несколько встреч с этим замечательным человеком.
…Новодевичье кладбище. Движение перекрыто. Цветы. Автобусы. Венки в грузовиках. Скопление военных и милиционеров. Людей, пришедших с утра проститься с любимым артистом (Ю. Никулиным. – прим. авт.), оттесняют за ограждения. Сквозь них может пройти только человек с приглашением. Если нет, значит, за забор. Подхожу к старшему, показываю свою фотографию с Никулиным, говорю, не успел, мол, приглашение взять… Смотрит тупо: «Не положено!», - зовет солдат, меня грубо отталкивают «за флажки». Прямо как у Высоцкого в «Охоте на волков». А ведь именно она была одной из самых любимых песен Никулина…
